СЕРИЯ КНИГ

"СКРЫТЫЙ ОСТРОВ"

«…судите наш народ не по тому,
что он есть, а по тому,
чем желал бы стать.
А идеалы его сильны и святы,
и они-то и спасли его в века мучений.»
Ф.М.Достоевский, …. 1876 год.

книга первая

УХОДИЛИ МЫ ИЗ КРЫМА
Михаил Авдеев-Ильченко
описываемое время: июнь 1917 - июнь 1923

Первая книга цикла «Скрытый остров» ‒ это приключенческий роман о судьбах подданных Российской империи, которых революция и гражданская война разбросали по всем континентам планеты.

Большая часть описанных в книге событий, эпизодов, диалогов взята из мемуаров очевидцев.
Вымышленные герои книги, как правило, живут среди событий, которые действительно происходили.
Несколько примеров.

Исторический факт: в ходе последних боёв гражданской войны на юге России бронепоезд белогвардейцев «Генерал Алексеев» без единого человека был пущен полным ходом в сторону станции Песчанокопская. Чем закончился путь «паровой бомбы» — автору выяснить
не удалось.
Вымысел: на бронепоезде оказался один из героев книги.

Исторический факт: русская армия и гражданские беженцы эвакуировались из Крыма в ноябре 1920 года
на 126 судах.
Вымысел: 127-й корабль «Дельфин».

В описаниях условий перехода Русской эскадрой Чёрного моря автором от себя ничего не добавлено. Например, собачка, которую выгуливали на палубе броненосца «Алексеев», «засветилась» в мемуарах нескольких очевидцев.

Большинство фраз, прозвучавших на борту «Дельфина», которые отражали переживания беженцев, их мысли
о будущем, также позаимствованы из мемуаров.

Исторический факт: пираты на маршруте «Дельфина» в те времена действительно промышляли. Некоторые русские офицеры даже подрабатывали охраной гражданских судов от нападения местных корсаров.
Вымысел: на корабль, перевозящий боевой отряд русской армии, пираты не нападали.

Исторический факт: в 1936 году известный просветитель среди дальневосточных эмигрантов Иннокентий Серышев прочитал в газете объявление о продаже двух островов Тихого океана — Фаннинга и Вашингтона. Острова были небольшими, но вполне пригодными для проживания, добывания пропитания и зарабатывания некоторых средств к существованию.
Серышев сделал экономические расчёты и через прессу предложил соотечественникам купить острова, создать на них «Новую Россию», где могли бы найти приют эмигранты, бедствующие в разных странах.
Проект «спасительного ковчега» оказался не реализован — к середине 1930-х годов эмиграция в массе своей была раздроблена и истощена.
Вымысел: герои книги осваивают два острова, которые значительно больше и комфортней, чем те, которые приглянулись Серышеву.

В описаниях, что пережили эмигранты и беженцы из России в разных странах, как обустраивались и выживали, автор от себя ничего не прибавил. Это и есть главная тема, ради которой затевалась книга.

Исторический факт: испытывая серьёзные трудности со средствами, большевики шли на договорённости

с «бывшими», которые спрятали свои сокровища в России. Известны случаи,
когда хозяева кладов после их извлечения под присмотром ЧК со своей долей целыми и невредимыми покидали Советскую Россию.
Вымысел: обстоятельства извлечения клада.
И так далее.

Название книги позаимствовано из стихотворения Николая Туроверова «Уходили мы из Крыма»:

Уходили мы из Крыма
Среди дыма и огня;
Я с кормы все время мимо
В своего стрелял коня.
А он плыл, изнемогая,
За высокою кормой,
Все не веря, все не зная,
Что прощается со мной.
Сколько раз одной могилы
Ожидали мы в бою.
Конь все плыл, теряя силы,
Веря в преданность мою.
Мой денщик стрелял не мимо,
Покраснела чуть вода...
Уходящий берег Крыма
Я запомнил навсегда.

По свидетельствам очевидцев, сюжет стихотворения основан на реальных случаях,когда кони бросались в волны вслед за своими хозяевами, уходящими с Русской эскадрой.

Июнь 1917 года

«Хочешь рассмешить Бога — расскажи ему о планах на завтра», — вспомнил Борис пословицу и мечтательно улыбнулся.

Завтра его полк уходил на передовую германского фронта. Предписанием Ставки капитан Борис Шелест исключался из состава части и направлялся в Петроград.

Он торопился, почти бежал на станцию, был полон решимости втиснуться в ближайший эшелон, чего бы это ни стоило. В Петроград! Туда, где Анастасия, где друзья! История выходила сказочной: Бориса вызывали на курсы при Генштабе.

Он пытался представить, как должна выглядеть аудитория, где предстоит учиться… Светло, чисто, сухо — грех в рай проситься. Лектор за трибункой бубнит что-то, дрёма сладкая вокруг. Никакой неугомонной немчуры, что палит из всех калибров, швыряя снаряды, иногда больше чемодана. Никаких беспощадных людей, которые каждый день, каждый час, с непостижимым упорством пытаются убить тебя. Наплевать, что ты даже не знаком ни с кем из них, никогда не был в Германии и не собирался… Бред какой-то, бессмыслица. Но ведь годами, годами…

Перед станцией Бориса настиг испуг: вдруг он во сне? Тогда не просыпаться — холодела душа. Пока не доберётся до Петрограда, не увидит Анастасию — ни в коем случае не просыпаться!

Самым верным способом попасть в столицу было ранение: носилки, госпитальный поезд, больница. Таким образом он уже имел счастье погостить в городе.

Вот и станция. Толпы военных на перроне. Гул голосов, ругательства, мат. Клубы табачного дыма, в нос бьёт запах прелой шерсти, онучей.

Паровоз под парами, забитые людьми вагоны — Борис ринулся к ним с бесцеремонной решительностью. Не представляя, что может его остановить, добрался до поручней, стал энергично протискиваться внутрь.

Эфес шашки больно ударил под рёбра. Злого умысла не было: какой-то неуклюжий кавалерист прётся, сволочь, в Петроград напролом.

Бесшабашная радость накрыла Бориса: боли в боку можно верить — он не во сне!..

Июль 1919 года

Полк в очередной раз выбил красноармейцев из какого-то населённого пункта.

Здесь проходила стратегически важная дорога. Когда-то на ней поселились люди, чтобы кормиться. Бойкое место разрослось до небольшого города, который погибал теперь из-за этой дороги — она понадобилась двум насмерть враждующим армиям. Одна вооружённая орда уже трижды выметала смертью с улиц орду другую. Побеждённые недолго собирались с силами и вышибали из городка победителей.

Когда-то вдоль этой дороги шли дети, держась за руки молодых красивых женщин в светлых платьях и шляпах с широкими полями… Теперь это дико представить — дорога не вела более ни к добру, ни к покою.

Обычных людей на улицах давно не было, кроме тех, кто вооружён, чумаз, оборван и сильно измучен дурацкими манёврами: город взять — город сдать.

Обычные люди скрылись: кто за горизонтами, кто в тёмных углах и в подвалах, а кто и вовсе под землёй.

Штурмующие войска лишили дома бессмысленных дверей, дворы — ненужных ворот. Улицы были в битом стекле, пухе вспоротых перин, во всевозможном мусоре и хламе.

Не красят битвы города, не до красот в бою солдату. Успевали только своих хоронить, чужих в ямы сбрасывать — и на том спасибо… Жить можно, потому что нужно…

После занятия городка добровольцами в третий раз Борис с несколькими офицерами устало сидел на земле, прислонившись к стене какого-то дома. Ждали отставших обозников — патроны и гранаты почти кончились.

Где-то далеко, в конце улицы, где скрылись преследующие врага передовые части, послышались выстрелы. Борис безо всякого интереса посмотрел в ту сторону.

По улице шёл Михась: не торопясь, держа в одной руке револьвер, а в другой шлем лётчика.

Борис задержался взглядом на шлеме:

— Знатная вещица, на обезьяньем меху, — тупо подумал он. — Вот только с чего это вдруг мне Неверов привиделся? Что вы за видение, Михаил Андреевич?

«Видение» заметило Бориса и широко улыбнулось. Они обнялись. Михась оказался настоящим: чувствительно похлопал друга по плечу. К тому же — призраки не пахнут машинным маслом и порохом. Не водится за ними такого.

Какое-то время стояли молча, разглядывая друг друга.

— Говори…
— С утра был чудесный день, — продолжал улыбаться Михась. — Сначала порадовал противника бомбами. Безнаказанно, в полное своё удовольствие. Вторым вылетом «подбил к обеду» разведывательный самолёт красных. В третий раз, будто я обидел кого, накинулись черти со всех сторон, всю машину изрешетили.
— Ты у нас известный пулеулавливатель, — кивнул Борис.
— Сел на опушке леса, — продолжал Михась. — Успел от расстрела с воздуха спрятаться за деревьями. Пошёл к нашим. Деревню удалось обойти незамеченным. Я же в кожаной куртке: примут крестьяне за комиссара — добро пожаловать на вилы. Кому интересно, что там бес верещит, когда православные за хвост тащат… Представь себе, чудесный день продолжился — тебя встретил…

Накаркал Михась — не был день чудесным… Улицу быстро заполнили крики и выстрелы — по ней бешено неслась конница красных...

Борис и Анастасия не виделись две недели: непривычно, пугающе много. На войне вышел за порог до вечера — уже разлука, а тут половина месяца!..

Анастасия работала в санитарном поезде. Борис радовался за неё: подальше от линии фронта, комфортабельные вагоны. На двух врачей или сестёр — одно купе. Для раненых — теплушки с нарами, есть вагон-операционная, вагон-аптека, кухня, столовая и прочее, прочее…

Борис был офицером связи штаба. Должность так себе. В поисках постоянно перемещающихся войск офицеры связи изматывались, часто оказывались среди противника, служили недолго.

К тому же местное население, зверея от бед, не жаловало одиноких путников. Бывало, заходит офицер в избу воды испить, а там вилы в бок: понравилась крестьянину шашка, давно хотел в хозяйстве такую. Да и сапоги ладные.

Борис двигался мимо расплывчато-блёклых людей и предметов, огибая мрачно-серые постройки. Ни чувств, ни мыслей, одна досада на бесконечную дорогу… Дурной хмельной сон, в котором мучительно хотелось спать. Верх блаженства — сесть, прислониться к чему-нибудь, закрыть глаза… Только надо сначала доставить пакет командиру бронепоезда. Счастье отдыха — это потом. Всё хорошее обычно потом. В другом месте, в другой стране и не с тобой.

Поезд. Бронированные башенки, торчат в стороны стволы орудий, пулемётов… Нашёл!

Спросил, где командир, полковник Завадский, — показали.

Подошёл, представился, передал пакет.

Появление чрезвычайно секретного пакета Завадский встретил с полным равнодушием.

— Гонец прибыл, — без эмоций сказал он стоящему рядом адъютанту. — Вроде как нормальный. Не как прошлая сволочь.
— Почему сволочь? — спросил Борис.
— Пьян был в стельку.
— Как же он дошёл?
— Дошёл? Доскакал! От перегара конь под ним шатался…

Завадский распечатал пакет. Бегло пробежал глазами по содержимому бумаг, передал их адъютанту.

— Поверишь, Василий, — сказал он, — начальство награждает нас своим неудовольствием. Какая крупная, трагическая неприятность.

Затем повернулся к Борису:

— Вы уж извините за зря потраченные силы. Замечательно, что наши полководцы умеют прерывать глубокомысленное молчание. Но их приказы безнадёжно опаздывают. Не хотят они знать, что действительно происходит на передовой. Берегут от плохих вестей ранимые генеральские души…

Из-за действий партизан и саботажа железнодорожных рабочих добровольцы потеряли санитарный поезд. Анастасия вернулась в полевой госпиталь.

Борис извёл командира просьбами направить его на фронт, надеясь оказаться поближе к Насте.

Командир понимал, чего от него добиваются, и ворчал:

— Вот молодёжь… Ни война, ни беда им не указ... Борис получил назначение командиром роты юнкеров.

Полк, куда его определили, располагался на передовой, в получасе езды рысью от Анастасии — рядом совсем.

Они стали чаще встречаться: урывками, за счёт недолгих часов отдыха, вымотанные до предела, но они виделись, слава Богу…

Красные давили по всему фронту. Добровольцы отступали. Продуманно, огрызаясь, но отступали. Полк Бориса оказался совсем рядом с госпиталем, который хотели эвакуировать в тыл, но передумали: подошло подкрепление — полная свежих сил, хорошо вооружённая дивизия. Теперь атаки большевиков отбивали легко, практически без потерь.

Противники сравнялись в силах, риски неосторожных действий стали велики, фронт затих. Поговаривали: на подходе новые силы добровольцев, будет наступление.

В деревне рядом с госпиталем Борис невероятными усилиями и щедрым подкупом закрепил права Анастасии на крохотную комнатёнку в избе. Появился свой угол. Показалось, что воля провидения благосклонна к ним.

Одну из комнат избы занимали три тяжелораненых офицера — в госпитале для них не хватило мест. В остальных комнатах и на чердаке ночевали пять медсестёр. Одна из них по очереди оставалась днём в избе ухаживать за ранеными.

В тот день была очередь Анастасии...

Вскоре госпиталь направили в Новороссийск. К этому времени Борис уже мог самостоятельно вставать и передвигаться — но недалеко и недолго. В поход он отправился санитарной повозкой.

Путь предстоял неблизкий, нелёгкий, непредсказуемый. Экономя силы, все, кто шёл в Новороссийск пешком, стремились пристроить свои пожитки на любой конструкции с колёсами, передвигающейся на конной тяге.

В первые часы похода багаж в повозке сильно досаждал Борису. Немилосердно трясло на ухабах — то прилетал в рёбра чей-то чемодан, то подло бил по коленям рюкзак с консервами. Он отчаянно боролся с окружением враждебных вещей и в конце концов победил, подмял их под себя. Пытка ударами прекратилась. Борис мог теперь видеть часть проплывающей мимо дороги. Поездка становилась вполне сносной.

Рядом с повозкой шагали офицер с женой и трое гражданских — по виду чиновники. Поодаль виднелись конные донские казаки. Ещё дальше — верхушки деревьев. Более ничего не разглядеть. Впрочем, после прикованности к койке в госпитале — грех жаловаться. Свежий воздух, движение, новые люди — это настоящее приключение…

— Что же это всё-таки за напасть такая? — произнёс, неизвестно к кому обращаясь, сутулый гражданский лет пятидесяти, вышагивающий устало и обречённо рядом с повозкой. — Отчего наши союзники по Антанте не помогают?
— Оставьте... — отозвался крепкий молодой мужчина, одетый аккуратно, с некоторым щегольством. — Помощи не будет. Ниоткуда. Россия сильная, единая никому, кроме русских, не нужна…
— Русским она не нужна в первую очередь, — возразил сутулый. — Иначе с чего бы они начали истреблять друг друга…

Взламывая оборону Крыма, большевики не считались с потерями. Шли в атаку по три-четыре цепи и могли погибнуть все до единого человека. Потом позиции добровольцев осыпались градом снарядов и появлялись новые атакующие...

Легко умничать, когда дело пропало. Много мудрых после драки. Почему добровольцы проиграли войну, мог теперь объяснить любой малограмотный кабацкий ясновидец.

Проиграли, потому что разрознены и не на стороне большинства народа; потому что не рассмотрели вовремя смертельные угрозы для России, не предотвратили их; были не любопытны, ленивы, медлительны… Назад ничего не вернёшь. Остаётся погибать в боях, окопах, застенках ЧК, от холода, голода.

Надеяться не на что: большевики кого разбили, с кем договорились — теперь обрушатся всей массой. Одной российской губернии на полуострове не выстоять против сорока восьми…

Но надо, надо сопротивляться злу, иначе не остаться человеком.

Не думай о победе того, кто несопоставимо сильнее тебя, — дерись в полную твою силу и значительно более того…

Главнокомандующий Русской армией Врангель сказал своему правительству, что не триумфальным шествием из Крыма к Москве возможно освободить Россию. Надо создать на клочке русской земли такой порядок и такие условия жизни, которые потянули бы к себе все помыслы и силы стонущего под красным игом народа.

Есть за что сражаться, чем жить, но почти некому...

Мороз минус шестнадцать, пронизывающий степной ветер, не хватает тёплой одежды, землянок, укрытий, топлива, обморожения получают целыми взводами.

Толпы бездельников на набережных, в кабаках, тёплых квартирах и всевозможных штабах. После эвакуации из Новороссийска что ни крымский посёлок — то штаб. Любой более-менее крупный город выглядит ставкой очередного главнокомандующего…

Крым защищает малая часть здоровых мужчин. Где остальные? Им это не нужно? Но когда погибнут те, кто на фронте, жизнь вовсе кончится. Беззащитный дом притягивает зло, его обитатели — бесправная добыча, мусор под ногами победителей.

Большинство, как обычно: ни за белых, ни за красных, за тех — кто победит. Знали бы заранее, с чем придут победители, — бежали бы на фронт с вилами и топорами.

Но они не знают. Привычно надеются, что обойдётся.

Это их выбор, их судьба...

Ноябрь 1920 года

Отряд ночевал в нескольких километрах от Феодосии, лагерем на обочине дороги, выставив усиленное охранение.

Спалось тревожно. Ночью со стороны города, где находилось большое скопление войск, слышались глухие разрывы, будто артиллерийская канонада. Появилось зарево пожара.

Неужели красные? Что происходит?

Тревожные мысли разогнали сон у большинства. Едва дождавшись первых признаков рассвета, отряд торопливо собрался. На завтрак время не тратили, перехватывали всухомятку на ходу. Энергичным маршем двинулись вперёд…

Перед входом в город колонна остановилась у офицерской заставы.

Прикрытые земляными валами на дорогу смотрели стволы четырёх пулемётов, готовые открыть кинжальный огонь. За ними виднелись позиции двух полевых орудий.

Старшим на заставе оказался седой полковник. Взглянув на предписание, он сказал, что отряд должен разместиться на пароходе-транспорте «Владимир», затем заученно коротко объяснил дорогу к пристани и правила погрузки.

На вопрос, как там в городе, полковник пожал плечами:

— Уходим. Спокойно, организованно.
— Что за фейерверк был ночью?
— Горел артиллерийский склад у станции Сарыголь. Партизаны безобразничали, спички где-то раздобыли. Хуже детей, выпороть некогда… Тушить склад некому. Союзнички — американский миноносец на рейде — подумали, что красные наступают. Стали корабельными орудиями ночь расстреливать, только сон разогнали.
— Как идёт погрузка?
— Нормально. Большевики пока не мешают. Не без бардака, конечно: якоря не выбираются, машины не вертятся, киль в грунт зарылся. Трюмы хламом переполнены, крысы ушли.

Кулаком и револьвером порядок постепенно наводят. Беженцев очень много, не представляю, как поместятся.

Грузчики порта, жлобы здоровые, без капли совести — бастуют. Зачем надрываться и таскать то, что после разграбить можно? Не угадали. Армия сама всё, что сколько-нибудь ценно, с собой забрала.

Ну да с Богом. Ступайте. Следующий отряд нагоняет...

Утром, просыпаясь, Борис почувствовал себя до изумления отдохнувшим. Блаженны нега и покой.

Он предвкушал долгие часы упоительного безделья.

Может, и дни. Страшно приятно только подумать.

Лень открывать глаза. Они наверняка будут светиться добротой и миролюбием. Жаль выпускать из себя эти чувства. Даже чуть-чуть, через приоткрытые веки. Лучше тихо нежиться в фантазиях о будущем, верить в планы и желания, не шевелясь, под одеялом.

Наш корабль. Вокруг — свои. Ужасы войны за горизонтом. Невидимы, неслышимы. Неба, солнца, счастья хватит на всех.

Раздался шумный до хруста зевок и безадресный вопрос Лунина:

— Интересно, очередь в сортир большая?
— До сортира плыть устанешь, — вяло откликнулся Сцепура. — Поищи гальюн. Вообще, прапорщик, что за манеры? У нас тут солнце встаёт. Новый день жизни. Мысли добры, намерения благородны, а вы бесцеремонно объявляете о своём намерении нагадить.
— Пардон, нервы, — откликнулся Лунин, обуваясь. — И тебя, Сёмушка, с добрым утром.

Павел выскочил из каюты. Вернулся cкоро.

— Очередь минут на десять, — сказал Лунин. — Для тех, кому без капризов, на корме натянули брезент.
— Что на верхней палубе? — спросил Сцепура.
— Не особенно весело. Публика пёстрая. Как там у Пушкина в «Братьях разбойниках»: «…Какая смесь одежд и лиц, племен, наречий, состояний…» Не удивлюсь, если встречу жандарма… Офицерства шляется пропасть…
— Из новостей, — продолжил Павел, — перехватили радио из Севастополя в Москву. Большевики просят прислать ответственных работников — в Крыму таковых не осталось...

Никто не ждал от этого утра чудес, праздника или поворота течения жизни. Утро было хмурым, ночную мглу вытесняло лениво, нехотя. Моросило. Мелко, но гадостно. Часовой на западном склоне горы с отвращением отодвинул брезент и покинул тепло караульной пещеры. Доковылял до навеса наблюдательного пункта. Устроился на скамеечке. Оставалось ждать окончания смены. Скоро станет видимым пейзаж, знакомый наизусть… Снится уже. Он поёжился. Казалось бы — служба проще некуда, а всё равно неприятно.

Темнота отступала со склона горы. Открылось озеро. Затем лес. За ним — полоса прибоя, бурлящая белым. Ночь уходила по волнам. Океана становилось всё больше.

Стал виден корабль.

Облака ползли, серые, тяжёлые, дождём налившиеся. Такие пропустят мало солнца и сделают день себе подобным — тусклым и угрюмым.

На корабле о чём-то начал сигналить прожектор. Полусон, забавное видение. Причудливая игра клубов утреннего тумана на границе видимого...

Корабль!!!

Часовой дёрнулся, как от жгучей пощёчины, и бросился в пещеру.

Конечно же, согласно закону подлости, в составе караула оказалась сплошь пехота. Не все из них уверенно разбирались в буквах русского алфавита — о чём можно было разговаривать с болванами азбукой господина Морзе?!. Если быть точным, то в составе караула был ещё и бывший кавалерист. Только что это меняло?..

Липпа задал высокий темп марша, до грузовиков добрались быстро. Многие красноармейцы тяжело дышали. Гвардейцы выглядели неприлично свежими: старые солдаты — если от тягот службы не отвертеться, то попробуй хотя бы часть из них в удовольствие…

В кузова машин забирались с облегчением, надеясь чуть отдохнуть. Конечно, не получилось. Поехали быстро. Грузовики немилосердно бросало из стороны в сторону. Немного спасало то, что дорога была уже знакома и водители изрядно поднаторели на её ямах и ухабах. Первое время незакреплённые мешки с золотом больно били по ногам, пока их не угомонили.

Дольше десяти минут в пути не останавливались, гнали дальше. Но как ни торопись — ночь не отменить. Сгустилась темнота — остановились на обочине.

Развели костры. На скорую руку поставили несколько палаток, постелили в машинах. Перекусили. Легли спать. В караул поставили преимущественно гвардейцев, сами виноваты — нечего выглядеть такими бодрыми и деятельными…

Мало кто засыпал дольше пары минут — жизнь в тот день была чрезвычайно утомительной.

Костры горели всю ночь. Поваров разбудили затемно. Подъём объявили, когда едва начало светать. Умылись, перекусили, в путь. Солнце ещё не поднялось над лесом, а колонна уже шла вперёд, рыча моторами и лязгая сочлененьями подвески.

Когда въехали в пригород, разделились: грузовики красных направились в центр, сдавать золото; машины с «Бродяги» повернули в порт.

Едва команда Липпы исчезла за поворотом, Сцепура остановил грузовик и отправил Павла найти Фельдмана на городском рынке.

— Нет предела страданьям русского человека… — бурчал утомлённый поездкой Лунин.

— Претерпевший до конца спасён будет, — огрызнулся Семён. — Не забудь остановить грузовик Фельдмана у водонапорной башни. Ждать буду там…

БУДУ БЛАГОДАРЕН ЗА ВАШЕ ПИСЬМО,

отзыв, комментарий

EMAIL: 2900030@MAIL.RU

ЧТО ДАЛЬШЕ

Размещение на сайте аудиокниги "Уходили мы из Крыма" в исполнении автора.

Размещение на сайте второй книги серии "Скрытый остров", продолжающей повествование книги "Уходили мы из Крыма". Аудио версия в исполнении автора. Рабочее название в настоящее время - "Мечта прекрасная".